Не верю своим глазам. Возникает чувство, что все женщины вокруг желанны и драгоценны. Не дорожат только мной.
— Он что?.. — произношу, глотая комок горечи.
— Да, представь себе! — немного с хвастовством, немного с самодовольством восклицает Мелисса. — У нас все настолько серьезно, что Гордон уже преподнес мне кольцо, а я без раздумий приняла его.
— Ну и ну. — Я не свожу глаз с восхитительной вещицы и старательно борюсь с завистью. — Но ведь вы… совсем недавно познакомились… и еще плохо друг друга знаете…
Мел неторопливо садится и не закидывает, как обычно, ногу на стол, а целомудренно сжимает колени и складывает на них руки. Ее лицо делается мечтательно серьезным.
— Знаешь, бывает, люди делают все по правилам: год-два встречаются, празднуют помолвку, играют свадьбу. А потом всю жизнь мучаются или вообще тут же разбегаются. — Она внезапно смеется. — Да и кто выдумал все эти правила? Кто сказал, что мы обязаны неукоснительно им следовать? Да, я не могу гарантировать, что не разлюблю Гордона. Но ведь не исключено и то, что лет через пять он сам наплюет на свою религию, вконец испортится, ударится в разгул и бросит меня.
Улыбаюсь уголком губ, удивляясь, что подруга так запросто рассуждает о подобных вещах. Колечко она положила на стол. Глазик-бриллиант переливается на солнце, будто дразня меня.
— Но сейчас мы по уши друг в друга влюблены, я черпаю в нем вдохновение, мечтаю стать выше и благороднее, чтобы нравиться ему и соответствовать. Разве этого мало? — спрашивает Мелисса.
Без слов качаю головой. Она улыбается.
— К чему что-либо усложнять?
Вздыхаю.
— Ни к чему.
— Вот и я так думаю! — Улыбка внезапно сбегает с ее губ, брови сдвигаются. — А у тебя-то как дела? Без изменений?
— Почти, — говорю я, глядя на траву. — Кое-что изменилось, но… в худшую сторону.
Мел прищелкивает языком.
— Дура я, дура! Не стоило хвастать перед тобой нашей с Гордоном помолвкой! Сыпать соль на рану.
Уже оттого, что она понимает меня, мне становится немного легче. Вяло улыбаюсь.
— Брось. У тебя своя история, у меня своя. — Заводить речь о нашей с Уилфредом ссоре при виде колечка ужасно не хочется. Кивком указываю на вещицу. — А почему ты его не носишь?
— Оно мне маловато. Это кольцо его бабки. То есть он не выбирал его специально по размеру, а просто взял дома. Надо съездить к ювелиру, немного его расширить.
Нахмуриваюсь.
— А когда Гордон тебе его подарил?
— Сегодня, — просто отвечает Мел.
Всплескиваю руками.
— О господи! Значит, я испортила вам один из самых важных в жизни дней!
Она смеется.
— Не бери в голову.
— Да уж!..
Мел вскидывает руку с поднятым указательным пальцем.
— Благодаря твоему появлению этот день стал особенным и никогда не сотрется у нас из памяти.
Мрачно усмехаюсь.
— Еще поблагодари меня!
— И поблагодарю!
— Бедный мальчик чуть не умер от смущения.
— Но каким был в эти минуты хорошеньким! — протяжно произносит Мелисса, складывая руки перед грудью.
Смеюсь, на мгновение-другое совершенно забывая о своих горестях.
— Ты неподражаема, Мел!
— Как и положено быть настоящему художнику! — весело отвечает она. Ее лицо опять серьезнеет. — Ну, так ты разговаривала с Уилфредом?
Мел дает мне дельный совет: немедленно взбодриться, чтобы не являться домой подавленной и взвинченной и не дать Уилфреду повод думать, что я, не успев стать ему женой, уже превращаюсь в сварливую стерву. Сначала я нахожу ее идею неосуществимой, но она пускается описывать летние платья, которые видела накануне в «Блумингдейлс», и говорит, что мне непременно стоит приобрести парочку, чтобы поднять себе настроение. И мое расположение духа, особенно когда мы выходим из такси и направляемся к магазину, само собой улучшается.
Время в примерочных и между вешалок с всевозможной одеждой пролетает незаметно. После «Блумингдейлса» мы едем перекусить, выпиваем по бокальчику вина (от которого делается еще спокойнее), потом Мел зовет меня на концерт Гордона.
В нерешительности смотрю на часы. До возвращения Уила с ипподрома остается полчаса.
— Как-то нехорошо получится… — говорю я. — Выпила, нарядилась во все новое, еще и опоздаю.
Мел хватает меня за руку и тянет к такси.
— А по-моему, наоборот! Уилфред не ожидает ничего подобного. Полагает, что ты полдня сидишь как на иголках, прокручиваешь в голове колкости, которые ему выдашь, и встретишь его с перекошенным от злости лицом. Поверь, он и сам опоздает — кому охота продолжать скандал? А ты удиви его. Явись немного навеселе, красивая, с улыбочкой. Еще и позже, чем договаривались. Пусть призадумается, чем это ты занималась и с кем проводила время. — Она почти силой запихивает меня в такси, садится рядом и называет адрес. Машина трогается с места. — Никто не заставляет тебя торчать на концерте до конца. Только посмотришь, какой Гордон на сцене лапочка, и мчи к своему ненаглядному.
— Мне еще надо будет забрать машину, — ворчу я, раздумывая о том, что слова Мел не лишены смысла.
Она предпочитает ездить на такси и меня таскает за собой. По ее мнению, автомобиль очень ограничивает свободу (нельзя лишнего выпить, то и дело заправляйся). Без машины, как Мел без конца повторяет, человек гораздо счастливее.
Она пожимает плечами.
— Взглянешь на Гордона, заберешь свою железку — и дуй к Уилфреду. — Она резко поворачивается и грозит мне пальцем. — Только имей в виду: Гордон мой. Чур не влюбляться!